Теперь познакомьтесь с опусом В. Хлебникова “Заклятие смехом”.

   О, рассмейтесь, смехачи!

   О, засмейтесь, смехачи!

   Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,

   О, засмейтесь усмеяльно!

   О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачей!

   О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!

   Смейево, смейево!

   Усмей, осмей, смешики, смешики!

   Смеюнчики, смеюнчики.

   О, рассмейтесь, смехачи!

   О, засмейтесь, смехачи!

   Велимир Хлебников (1885-1922) – русский поэт и прозаик авангардного искусства, один из основоположников русского футуризма, экспериментатор в области словотворчества и “зауми”.

   Напомню, заумь – литературный прием, заключающийся в искажении естественного языка с целью дать эмоционально-интуитивному началу всласть надругаться над ним, а заодно над здравым смыслом и читателем.

   Коснувшись абсурда, следует упомянуть и об оксюмороне. По-древнегречески оксюморон – острая глупость. В современной транскрипции это уже стилистический оборот, в котором сочетаются семантически контрастные слова, создающие неожиданное смысловое единство, то есть, та же глупость, но не спонтанная, а тщательно продуманная. С психологической точки зрения, оксюморон – способ разрешения необъяснимых ситуаций, а с позиции здравого смысла – писательский выпендрёж.

   Иногда на придумывание одного оксюморона писатель тратит больше времени (до полжизни), чем на написание книги (два-три дня, если жена не канючит сгонять в магазин за продуктами).

   У писательниц этот процесс на порядок длиннее, потому что беготня по магазинам, приготовление пищи и обстирывание мужа отнимает массу времени. Поэтому они предпочитают жить разведенными, либо с оговоркой в брачном контракте, что спутник жизни будет кормиться и стираться на стороне.

   Поэтессы поступают мудрее – выходят замуж столько раз, сколько возникает желание покушать. И наедаются впрок за свадебными и бракоразводными столами, которые длятся от месяца до года.

   Пишущие холостяки – попроще. Вообще не едят. Только закусывают. Потому что выпивают для вдохновения. Но всегда перебирают и требуют от Музы не осенить его, а разделить постель, потому что имеют профессиональную слабость спать со всеми удобствами.

   Случаются в богемной жизни и курьезы. Например, складываются прочные браки между писательницами, работающими в жанре любовных романов, в которых развернуто живописуют формирование личности главного любовника с момента вылупления на свет до выхода на пенсию, и авторами уголовных эпопей – сложных, продолжительных историй, включающих ряд крупных криминальных событий с десятками убийств на каждой странице формата А-4. Почему, спросите вы? Да потому, что романистки витают в облаках с косяками журавлей, коченеющих на верхотуре от холода, а опуписты пребывают на дне жизни, в пекле разврата. В результате контакта противоположных творческих температур происходит согревание её души и охлаждение его безумия, отчего они комфортно существуют между верхом и низом жизни – в её трясине.

   Но вернемся к разговору об устной и письменной речи. Прошло сравнительно короткое время с тех пор, как человек научился толком говорить и писать, а столько нагородил в языке всякой всячины. Например, выдумал фигуры – обороты речи, которые не вносят в предложение никакой информации, но изменяют его эмоциональную окраску и служат для передачи настроения или усиления эффекта от фразы. Попробуйте произнести названия некоторых из них, не вывихнув язык: амплификация, анаколуф, анафора, апокопа, аттракция, дистинкция, литота, полиптотон, парономасия, парцелляция, плеоназм, симплока, солецизм, эллипсис, эмфаза, эпифора. Имейте в виду, за каждым из этих термином тянется шлейф из трудно произносимых и мало понимаемых поясняющих слов.

   Например, парономасия. Оказывается, это анноминация, одновременно являющаяся парономазией, а втроем представляют фигуру речи, состоящую в комическом или образном сближении слов, которые вследствие сходства в звучании и частичного совпадения морфемного состава могут ошибочно, но больше каламбурно использоваться в речи. Кому удается это постичь, тому Велимир Хлебников понятен!

   Теперь о говорливости человека. Совсем недавно мы бессвязно мычали, а сегодня играючи жонглируем полумиллионом слов.

   Учитывая, что жизнь стремительно прогрессирует во всех направлениях, включая продвижение вспять, а лексика является формой именующей, формирующей и передающей знания об объектах реальной действительности, то несложно прикинуть в уме, каким словарным запасом мы будем обладать лет через сорок-пятьдесят. У меня получился один миллион двести тридцать семь тысяч сто тринадцать слов, половина из которых технические термины (отечественные и импортные), четверть – литературные и нелитературные (наши и не наши), другая четверть – свежая матерщина и феня исключительно отечественного производства.

   Кстати о мате и фене. Наш язык имеет пять стилей: разговорный, научный, официально-деловой, публицистический, художественный. Попробуйте отгадать, к какому стилю относятся мат и феня?

   Напомню, мат (матерщина, матерный язык) – сегмент бранной лексики в русском и славянских языках. Используется в минуты великой радости и большой печали, а также во всех остальных случаях жизни. Осваивается налету, потому что не требует ума.

   Достаточно знать два-три матерных оборота, чтобы найти общий язык и разговаривать на равных с академиком, пастухом, мэром, сапожником, поэтом.

   Неплохо знать, что нашу речь рождает и контролирует мозг. Следовательно, по речи можно определить умственный потенциал человека. Если общество изъясняется на фене – оно деградирует!